Неточные совпадения
— О! как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга,
счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не
прошел через это?
Левины жили уже третий месяц в Москве. Уже давно
прошел тот срок, когда, по самым верным расчетам людей знающих эти дела, Кити должна была родить; а она всё еще носила, и ни по чему не было заметно, чтобы время было ближе теперь, чем два месяца назад. И доктор, и акушерка, и Долли, и мать, и в особенности Левин, без ужаса не могший подумать о приближавшемся, начинали испытывать нетерпение и беспокойство; одна Кити чувствовала себя совершенно спокойною и
счастливою.
Эти две радости,
счастливая охота и записка от жены, были так велики, что две случившиеся после этого маленькие неприятности
прошли для Левина легко. Одна состояла в том, что рыжая пристяжная, очевидно переработавшая вчера, не ела корма и была скучна. Кучер говорил, что она надорвана.
И,
счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся
ходить с ружьем, чтобы не застрелиться.
Все к лучшему! это новое страдание, говоря военным слогом, сделало во мне
счастливую диверсию. Плакать здорово; и потом, вероятно, если б я не проехался верхом и не был принужден на обратном пути
пройти пятнадцать верст, то и эту ночь сон не сомкнул бы глаз моих.
Она — дочь кухарки предводителя уездного дворянства, начала
счастливую жизнь любовницей его, быстро израсходовала старика, вышла замуж за ювелира, он
сошел с ума; потом она жила с вице-губернатором, теперь живет с актерами, каждый сезон с новым; город наполнен анекдотами о ее расчетливом цинизме и удивляется ее щедрости: она выстроила больницу для детей, а в гимназиях, мужской и женской, у нее больше двадцати стипендиатов.
Она долго не спала, долго утром
ходила одна в волнении по аллее, от парка до дома и обратно, все думала, думала, терялась в догадках, то хмурилась, то вдруг вспыхивала краской и улыбалась чему-то, и все не могла ничего решить. «Ах, Сонечка! — думала она в досаде. — Какая
счастливая! Сейчас бы решила!»
Опять пошли по узлу, по полтора, иногда совсем не шли. Сначала мы не тревожились, ожидая, что не сегодня, так завтра задует поживее; но
проходили дни, ночи, паруса висели, фрегат только качался почти на одном месте, иногда довольно сильно, от крупной зыби, предвещавшей, по-видимому, ветер. Но это только слабое и отдаленное дуновение где-то, в
счастливом месте, пронесшегося ветра. Появлявшиеся на горизонте тучки, казалось, несли дождь и перемену: дождь точно лил потоками, непрерывный, а ветра не было.
Вы глядите: та глубокая, чистая лазурь возбуждает на устах ваших улыбку, невинную, как она сама, как облака по небу, и как будто вместе с ними медлительной вереницей
проходят по душе
счастливые воспоминания, и все вам кажется, что взор ваш уходит дальше и дальше, и тянет вас самих за собой в ту спокойную, сияющую бездну, и невозможно оторваться от этой вышины, от этой глубины…
— Я одному удивляюсь, — продолжал Бьюмонт на следующий день (они опять
ходили вдоль по комнатам, из которых в одной сидел Полозов): — я одному удивляюсь, что при таких условиях еще бывают
счастливые браки.
Какое я сокровище храню
В груди моей. Ребенком прибежала
Снегурочка в зеленый лес — выходит
Девицею с душой
счастливой, полной
Отрадных чувств и золотых надежд.
Снесу мой клад тропинкой неизвестной;
Одна лишь я по ней бродила, лешим
Протоптана она между болотом
И озером. Никто по ней не
ходит,
Лишь лешие, для шутки, горьких пьяниц
Манят по ней, чтоб завести в трясину
Без выхода.
Знаете, я не понимаю, как можно
проходить мимо дерева и не быть
счастливым, что видишь его?
Детское лицо улыбалось в полусне
счастливою улыбкой, и слышалось ровное дыхание засыпающего человека. Лихорадка
проходила, и только красные пятна попрежнему играли на худеньком личике. О, как Петр Елисеич любил его, это детское лицо, напоминавшее ему другое, которого он уже не увидит!.. А между тем именно сегодня он страстно хотел его видеть, и щемящая боль охватывала его старое сердце, и в голове проносилась одна картина за другой.
Я думал, что мы уж никогда не поедем, как вдруг, о
счастливый день! мать сказала мне, что мы едем завтра. Я чуть не
сошел с ума от радости. Милая моя сестрица разделяла ее со мной, радуясь, кажется, более моей радости. Плохо я спал ночь. Никто еще не вставал, когда я уже был готов совсем. Но вот проснулись в доме, начался шум, беготня, укладыванье, заложили лошадей, подали карету, и, наконец, часов в десять утра мы спустились на перевоз через реку Белую. Вдобавок ко всему Сурка был с нами.
Встреть моего писателя такой успех в пору его более молодую, он бы сильно его порадовал; но теперь, после стольких лет почти беспрерывных душевных страданий, он как бы отупел ко всему — и удовольствие свое выразил только тем, что принялся сейчас же за свой вновь начатый роман и стал его писать с необыкновенной быстротой; а чтобы освежаться от умственной работы, он придумал
ходить за охотой — и это на него благотворно действовало: после каждой такой прогулки он возвращался домой здоровый, покойный и почти
счастливый.
— Нет, даже легко!.. Легко даже! — воскликнул Вихров и, встав снова со стула, начал
ходить по комнате. — Переносить долее то, что я переносил до сих пор, я не могу!.. Одна глупость моего положения может каждого свести с ума!.. Я, как сумасшедший какой, бегу сюда каждый день — и зачем? Чтобы видеть вашу
счастливую семейную жизнь и мешать только ей.
Наташа воротилась скоро, веселая и
счастливая, и,
проходя мимо, потихоньку ущипнула меня. Старик было принялся опять «серьезно» оценивать мою повесть, но от радости не выдержал характера и увлекся...
Он любил быть «
счастливым» — вот и все. Однажды
прошел было слух, что он безнадежно влюбился в известную в то время лоретку (так назывались тогдашние кокотки), обладание которой оказалось ему не по средствам, но на мой вопрос об этом он очень резонно ответил...
— Я попаду в категорию
счастливых мужей, дядюшка, а Наденька —
счастливых жен. Не хочу жениться, как женится большая часть: наладили одну песню: «Молодость
прошла, одиночество наскучило, так надо жениться!» Я не таков!
Часто, глядя на нее, когда она, улыбающаяся, румяная от зимнего холоду,
счастливая сознанием своей красоты, возвращалась с визитов и, сняв шляпу, подходила осмотреться в зеркало, или, шумя пышным бальным открытым платьем, стыдясь и вместе гордясь перед слугами,
проходила в карету, или дома, когда у нас бывали маленькие вечера, в закрытом шелковом платье и каких-то тонких кружевах около нежной шеи, сияла на все стороны однообразной, но красивой улыбкой, — я думал, глядя на нее: что бы сказали те, которые восхищались ей, ежели б видели ее такою, как я видел ее, когда она, по вечерам оставаясь дома, после двенадцати часов дожидаясь мужа из клуба, в каком-нибудь капоте, с нечесаными волосами, как тень
ходила по слабо освещенным комнатам.
Но вот и
проходит волшебное сновидение. Как чересчур быстро! У всех юнкеров бурное напряжение сменяется тихой
счастливой усталостью. Души и тела приятно распускаются. Идут домой под звуки резвого, бодрого марша. Кто-то говорит в рядах...
Да, наверное, оставалось… Душа у него колыхалась, как море, и в сердце
ходили чувства, как волны. И порой слеза подступала к глазам, и порой — смешно сказать — ему, здоровенному и тяжелому человеку, хотелось кинуться и лететь, лететь, как эти чайки, что опять стали уже появляться от американской стороны… Лететь куда-то вдаль, где угасает заря, где живут добрые и
счастливые люди…
Кто хочет у нас радоваться на семейную жизнь, тот должен искать ее в гостиной, а в спальню не
ходить; мы не немцы, добросовестно
счастливые во всех комнатах лет тридцать сряду.
— Феня такая
счастливая… — с подавленным вздохом проговорила Нюша, ворочаясь под ситцевым стеганым одеялом. — У ней столько одних шелковых платьев, и все по-модному… Только у нас у одних в Белоглинском заводе и остались сарафаны.
Ходим как чучелы гороховые.
Чувствуя тошноту и тяжесть во всем теле, он напрягал силы, чтобы отогнать от себя эти образы, но едва они исчезали, как на Егорушку с ревом бросался озорник Дымов с красными глазами и с поднятыми кулаками, или же слышалось, как он тосковал: «Скушно мне!» Проезжал на казачьем жеребчике Варламов,
проходил со своей улыбкой и с дрохвой
счастливый Константин.
Бакин. А мы-то желаем
счастливого пути госпоже Негиной! Да чего уж
счастливее. Ну, если бы я знал это, я бы от души пожелал Великатову голову сломить. А ведь бывает же, князь, что иногда стрелочник пьян напьется… Вот теперь встречный поезд
проходит; вдруг на разъезде трах!
Но в данное время ее не было в Москве, и это не мешало, мне быть
счастливым. Мы только что окончили практические работы по съемке, отдыхали до начала лекций,
ходили пешком в Москву, читали и спорили.
Благодаря собственному ружью я теперь уже мог самостоятельно
ходить на охоту, а это представлялось таким удовольствием, равного которому нет. К этому времени у меня был уже большой друг, Костя, сын заводского служащего, у которого было тоже свое собственное ружье. Теперь мы делали уже настоящие походы в горы втроем, главным образом, на Осиновую гору, где у Николая Матвеича был устроен собственный балаган. Это было
счастливое время, о котором я и сейчас вспоминаю с большим удовольствием.
Маша. Так вот целый день говорят, говорят… (Идет.) Живешь в таком климате, того гляди, снег пойдет, и тут еще эти разговоры… (Останавливаясь.) Я не пойду в дом, я не могу туда
ходить… Когда придет Вершинин, скажете мне… (Идет по аллее.) А уже летят перелетные птицы… (Глядит вверх.) Лебеди или гуси… Милые мои,
счастливые мои… (Уходит.)
Наконец, новому моему батеньке, по сродному им благоразумию, которого у них, правду сказать, была куча, пришла, из сожаления к нам и собственно к себе,
счастливая мысль: поддобриться к брату и поддеть его разными хитростями, чтобы дал способ свободно
сходить сверху.
Он не был тем, что волокитой
У нас привыкли называть;
Он не
ходил тропой избитой,
Свой путь умея пролагать;
Не делал страстных изъяснений,
Не становился на колени;
А несмотря на то, друзья,
Счастливей был, чем вы и я. //..........
Таков-то был штабротмистр Гарин:
По крайней мере мой портрет
Был схож тому назад пять лет.
Оделся я, вышел на улицу. Было утро раннее, часов шесть-семь. На улицах никого не было. Толкнулся я к Михайле — говорят, дома не ночевал, должно быть, в гостинице остался. В ресторан мне идти рано, да и не могу туда идти — противно.
Ходил я,
ходил по городу. Отворили турецкие кофейни, там посидел, чашку кофе выпил черного. Гляжу на людей и думаю: «Все, все вы
счастливые, у каждого свое дело, у каждого чистые руки… а я!»
Я не в поле вихрем веялся.
По людям
ходил, деньгу копил,
За морями счастья пробовал…
Моя доля здесь
счастливая:
Я нажил себе два терема,
Лисиц, шелку, много золота,
Станет век прожить боярами.
И во сколько раз
счастливее их те старые и молодые туристы, которые, не имея денег, чтобы жить в отелях, живут где придется, любуются видом моря с высоты гор, лежа на зеленой траве,
ходят пешком, видят близко леса, деревни, наблюдают обычаи страны, слышат ее песни, влюбляются в ее женщин…
Вы будете первыми сынами России; здесь Иоанн поставит трон свой и воскресит
счастливые времена, когда не шумное вече, но Рюрик и Ярослав судили вас, как отцы детей,
ходили по стогнам и вопрошали бедных, не угнетают ли их богатые?
— И то сказать, нельзя быть
счастливым и довольным, если не чувствуешь себя на своем месте, — продолжала Елена Ивановна. — Каждый из вас имеет свою полосу, каждый из вас трудится и знает, для чего трудится; муж мой строит мосты, одним словом, у каждого свое место. А я? Я только
хожу. Полосы у меня своей нет, я не тружусь и чувствую себя как чужая. Всё это я говорю, чтобы вы не судили по наружному виду; если человек одет богато и имеет средства, то это еще не значит, что он доволен своей жизнью.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты
проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Это было уже давно. Теперь Наденька уже замужем; ее выдали или она сама вышла — это все равно — за секретаря дворянской опеки, и теперь у нее уже трое детей. То, как мы вместе когда-то
ходили на каток и как ветер доносил до нее слова «я вас люблю, Наденька», не забыто; для нее теперь это самое
счастливое, самое трогательное и прекрасное воспоминание в жизни…
В феврале месяце писали из Ковно в «Slowie»: «Едва лишь несколько месяцев
прошло с тех пор, как перестали употреблять водку, а благие плоды этой
счастливой перемены в народе уже чувствуются самым осязательным образом: цена жизненных продовольствии понизилась значительно, нищенство стало гораздо меньше, казенные повинности уплачиваются исправнее, население нашей губернии находится в самом вожделенном здоровье.
— Чего ей еще?.. Какого рожна? — вспыхнул Патап Максимыч. — Погляди-ка на него, каков из себя… Редко сыщешь: и телен, и делен, и лицом казист, и глядит молодцом… Выряди-ка его хорошенько, девки за ним не угонятся… Как Настасье не полюбить такого молодца?.. А смиренство-то какое, послушли́вость-та!.. Гнилого слова не
сходит с языка его… Коли Господь приведет мне Алексея сыном назвать, кто
счастливее меня будет?
Был также в Тифлизе бедный Ашик-Кериб; пророк не дал ему ничего, кроме высокого сердца и дара песен; играя на саазе (балалайка турецкая) и прославляя древних витязей Туркестана,
ходил он по свадьбам увеселять богатых и
счастливых; на одной свадьбе он увидал Магуль-Мегери, и они полюбили друг друга.
Но уж не та теперь пора;
Где был заветный лес Дианы,
Там слышны звуки топора,
Грохочут вражьи барабаны;
И всё
прошло; нигде следа
Не видно Греции
счастливой,
Без тайны лес, без плясок нивы,
Без песней пёстрые стада
Пасёт татарин молчаливый…
Нюта исполнила его желание, но с этой минуты отлетели от нее все
счастливые мечты и планы. Она уже без удовольствия стала
ходить в ряды и даже неохотно готовила себе приданое, никогда более не заставляя жениха любоваться на свои покупки. В душу ее закралось тяжелое и темное раздумье о своем сомнительном будущем…
Только к восьми часам все были готовы и, торжественные, разрумяненные и
счастливые,
сошли вниз.
И года не
прошло, как они поженились, оба влюбленные друг в друга,
счастливые и молодые, и вдруг… расставаться на три года. «Просись, чтобы тебя не посылали в дальнее плавание», — говорила она мужу. Но разве можно было проситься? Разве не стыдно было моряку отказываться от лестного назначения в дальнее плавание?
Нина была первою ученицею. Целый день княжна
ходила какая-то особенная,
счастливая и сияющая, стараясь скрыть свое волнение от подруг. Она смотрела вдаль и улыбалась счастливо и задумчиво.
Из Обнина летом носили икону крестным ходом по соседним деревням и звонили целый день то в одном селе, то в другом, и казалось тогда преосвященному, что радость дрожит в воздухе, и он (тогда его звали Павлушей)
ходил за иконой без шапки, босиком, с наивной верой, с наивной улыбкой,
счастливый бесконечно.
В описанном мною положении
прошел целый год и другой, Пекторалис все беднял и платил деньги, а Сафроныч все пьянствовал — и совсем, наконец, спился с круга и бродяжил по улицам. Таким образом, дело это обоим претендентам было не в пользу, но был некто, распоряжавшийся этою операцией умнее. Это была жена Сафроныча, такая же, как и ее муж, простоплетная баба, Марья Матвеевна, у которой было, впрочем, то
счастливое перед мужем преимущество, что она сообразила...
Начались роды; то, что есть самого радостного,
счастливого в семье,
прошло, как что-то ненужное и тяжелое…
То он вспоминал последний спор с Захаром, то почему-то море и первый свой приезд на пароходе в Россию, то
счастливую ночь, проведенную с другом в лавочке, мимо которой он
проходил; то вдруг знакомый мотив начинал петь в его воображении, и он вспоминал предмет своей страсти и страшную ночь в театре.